1.6.1. Общая характеристика
проблемы рациональности
и ее генезис в доклассической науке
Ранее мы рассматривали ту часть исторического развития науки, которая совпадает с логикой развития философии. Поэтому-то я и говорила, что история развития науки, история развития философии и история развития рациональности, – это одна и та же, простите за тавтологию, история. Я имею в виду наиболее распространенное членение этого пространства на доклассическую, классическую, неклассическую, постнеклассическую науку, а следовательно, и рациональность.
Прежде всего давайте рассмотрим, что есть рациональность применительно к истории науки в целом. В самом общем виде иногда под рациональностью понимается «стиль мышления» вообще, который включает в себя общепринятые стандарты и стереотипы интеллектуальной деятельности, прошедшие интериоризацию, то есть осуществление на индивидуальном уровне. Рациональности в большей степени присущ экстериоризированный характер, так как она выражает стандарт интеллектуальной деятельности, осуществляющейся на социальном уровне.
Поэтому рациональность, с одной стороны, инвариантна, поскольку базируется на стандартах, эталонах и принципах интеллектуальной деятельности, общезначимых для определенного научного сообщества, а с другой – социальный иммунитет рациональности неустойчив перед натиском возмущающих действий, склонен к трансформации и способствует ее вариативности. Диалектика вариативности и инвариантности является гарантом понимания между различными социальными и индивидуальными научными коммуникациями. Современная научная коммуникация по своей природе настолько плюралистична, что даже в первом приближении не может охватить не только горизонт, но и берега рациональности1.
Возникает вопрос: «Что это? Кризис рациональности, новое понимание рациональности или возращение к ее истокам в эпоху постмодерна???». В книге Екклесиаста Проповедника сказано: «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: «Смотри вот это новое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас» (Библия). Сказанное Екклесиастом как нельзя лучше подтверждает современное положение с проблемой рациональности как в отечественной, так и зарубежной литературе.
Сегодня все чаще приходится читать и слышать утверждение, с одной стороны, о кризисе рациональности в современной культуре, а с другой – о новом ее понимании в постнеклассической науке. Речь тем самым идет о «логике» существования традиционной формы рациональности, выразившейся в ее кризисе. Поэтому правыми оказываются обе стороны. Налицо кризис рациональности, не видеть который, значит, быть слепцом. Эпистемологические оптимисты, однако, склонны рассматривать этот процесс как позитивную телеономическую трансформацию рациональности, с чем тоже трудно не согласиться. Вместе с тем есть еще и третья точка зрения, которую я намереваюсь озвучить и, не рассчитывая на принцип соломоновой мудрости – «и ты права, дочь моя», обосновать ее. Хочется еще раз повторить вслед за премудрым Екклесиастом, сыном Давидовым, царем Иерусалима, его слова, сказанные в незапамятные времена: «бывает нечто, о чем говорят: «Смотри, вот это новое», но это уже было в веках, бывших прежде нас». Эти слова, действительно, как нельзя лучше выражают положение, сложившееся сегодня с наиболее важной проблемой как в философии, так и в науке, – проблемой рациональности.
Прежде чем обосновать главный тезис о возвращении рациональности к своим истокам, следует ответить на вопрос: чем, собственно, является рациональность для философии науки – идолом, которому надо поклоняться, или же идеалом, к которому надо стремиться. А еще прежде выяснить, что мы понимаем под этим социокультурным феноменом.
Рациональность – понятие многозначное, а в силу своего социокультурного статуса, содержание как денотата, так и концепта определяется, с одной стороны, исторической эпохой, а с другой – доминирующим типом научного знания, а с третьей – включенностью в конкретную философско-социологическую концепцию.
В рамках многозначности термина при высокой степени релевантности факторов, детерминирующих существенные признаки дефиниендума (определяемого понятия), принято идти от семантического наполнения. Целью данной процедуры является придание точного смысла языковому выражению дефиниендума. В логике эта операция осуществляется с помощью дефиниенса, то есть того, посредствам чего эти существенные признаки определяются. Дефиниенсом рациональности является разум. Поскольку моей задачей является доказательство тезиса о возращении современной рациональности к своим истокам, постольку есть смысл реконструировать «начало» проблемы.
Латинское «ratio» (разум) является калькой с греческого «logos» (слово, закон). Заслуга этой процедуры принадлежит Марку Туллию Цицерону, римскому оратору, философу и писателю. Сделав целью своей жизни просвещение римлян в духе греческой мудрости, Цицерон апеллирует к тому, что греческие философы называли logos'ом, и что действительно когерентно ratio. Содержание, которое вкладывал Цицерон в это понятие, близко к тому, как его понимали Сократ и Платон. Для них разум выступал в качестве критерия добродетели, а производная от него рациональность (разумность) трактовалась как соответствие поведения человека (морального субъекта) нормам и законам полиса2.
Позднее рациональность получит синонимическую определенность не в сократовско-платоновской, а в аристотелевской форме разумности, связанной не с рационально-этической, а с рационально-гносеологической процедурой, определяющей нормативы мышления. Однако в обоих подходах, что называется, невооруженным глазом заметна общая направленность – рефлексивная – на акцентуацию правила, нормы, закона, в самом общем смысле. Для античного человека было безразлично, что подвергается рациональному нормированию – «чистая мысль» или «практическая мысль». И то, и другое было объектом созерцательно-теоретической деятельности, и в этом смысле выступали актом умо-зрения, умного зрения, ума-разума.
Античная эпоха заложила основы как дифференциации, так и интеграции феномена рациональности, инкорпорировав его в онтологические и гносеологические модусы культуры. Онтологические задачи рациональности, таким образом, заключались в том, чтобы отвечать на вызовы культуры и времени.
Одним из таких ответов на вызов новоевропейского времени была сциентизация рациональности. Автономизация науки и еë освобождение от метафизического давления философии не могли не повлечь специализацию рациональности. От бездонного погружения в глубины метафизической беспредельности рациональность обращается к выявлению причинно-следственной завершенности природы. Другими словами, научная рациональность становится синонимом научного сознания и представляет собой способ организации мышления, задаваемый конкретно-историческими организациями и социально-культурными стандартами.
При анализе истории развития науки мы видели, что уже в эпоху Возрождения формируется четкое понимание того, что природа содержит отношения не познаваемые опытным путем. Отношение эти могут быть поняты в том случае, если причины их будут раскрыты в «умозрительном рассуждении». Для этого используется математика как наука, которая вскрывает отношения необходимости между различными явлениями, то есть раскрывает те причины, которые никогда не проявились бы в опыте. Начало этому было положено Леонардо да Винчи и другими титанами эпохи Возрождения. Рационализация натуралистической установки на регулирование отношений человека с природой и обществом логическое завершение нашла в эпоху Просвещения.
Античная наука и наука Средних веков соответствуют доклассической научной рациональности, опирающейся на натурфилософские принципы. Научная рациональность своими корнями уходит в античность и другие исторические эпохи. Поэтому обобщим сказанное при анализе генезиса науки и ее эволюции как социокультурного феномена, вписанного в конкретную эпистемологическую схему.
Исторически первой сложилась античная рациональность (доклассическая), в природе которой выделяется «чистая» созерцательность. Это особый тип научной рациональности, отличный, скажем, от той, что будет функционировать в познавательном пространстве Нового времени. Античная рациональность опирается на такое познавательное отношение человека к миру, в котором путь к истине пролегал через умозрение («умное зрение»). Можно сказать, что «рациональность» по праву является открытием именно античной философии.
Известный философ Пиама Гайденко в давней, но не утратившей свое значение работе «Эволюция понятия наука» выделяет в античной философии три типа умозрения – демокритовский, платоновский и аристотелевский. Атомистическая теория Демокрита соотносится с физической парадигмой, так как она направлена на объяснение физического мира и поиск причин его движения и изменения. Существенная особенность демокритовского умозрения – опора на действительный мир и физическую природу объекта созерцания. Совершенно иной подход к умозрению у оппонента Демокрита – Платона. У него действительный, физический мир превращается в недействительный, нереальный мир, «мир кажимости», «мир видимости», а мир идей (собственно умозрения) есть настоящий, действительный мир. Для того чтобы познать мир, надо дистанцироваться от него, от чувственного умозрения, которое дает не знание, а мнение, и обратиться к разумной душе, которая, в свою очередь, приведет к Истине. В этом смысле Платона можно назвать духовным отцом рациональности, нашедшей логическое завершение в логике Аристотеля. В отличие от своего учителя Платона, Аристотель считает, что научное мышление не противопоставляется мнению, а проясняет его, опираясь на принципы космоцентризма (натурализма), логоцентризма и рационализма3.
Можно сказать, что первичная философская рефлексия относительно человека и мира развивалась в космоцентрической картине мира. Философия «семи греческих мудрецов» явилась античному миру не просто как секуляризация божественной мудрости, а как выражение «космической», то есть всеобщей универсальной мудрости. Нравственные сентенции Фалеса, Солона, Хилона, Клеобула, Периандра, Бианта, Питтака, хоть и имеют своим главным объектом человека и его жизнь (например, «не лги», «пекись о важном», «лучшее – мера», «доверенное возвращай» и т.п.), но человек и его жизнь рассматривают лишь как часть общего космического порядка. Мера как выражение космической гармонии становится императивом и для «микрокосма» человека, и для макрокосма природы. В дальнейшем натурфилософский период античного мира закрепляет натуралистическую ориентацию философского вопрошания на всë Сущее.
Уже философы милетской школы – Фалес, Анаксимандр, Анаксимен исходят из культа природы, «фюзиса». Человек воспринимается ими как живое вещество наряду с другими вещами физического мира. Даже Сократ поначалу рассматривает человека как живую вещь. Естественная природа человека имела большое значение для античных мыслителей. Потребовалось много времени и усилий, чтобы сместить акценты с реальности самих вещей, человека в том числе, на их сущность4.
Натурализм как философская установка, согласно которой природа выступает как единый всеобъемлющий, универсальный принцип объяснения всего сущего находит логическое завершение к ХV – ХVII векам. Однако, пожалуй, первым принципом, который имел непосредственное отношение к формированию рациональности, был принцип логоцентризма. Термин «логос» был введëн в античную философию Гераклитом и означал, как уже говорилось выше, одновременно и «слово», используемое в человеческой речи, и космический «закон». По мнению Гераклита, космический Логос, как и подобает слову, окликает людей, но те, не зная его «закона», не способны услышать и постичь его. В послегераклитовской философии этот термин утрачивает онтологическое содержание и приобретает сохранившийся до сегодняшнего дня умопостигаемый характер. В логоцентризме сплетено два постулата: универсум есть система, связанная логикой и методом, а разум является тем средством, которое помогает упорядочить, систематизировать универсум в строгом соответствии с его природой. Логоцентрическая установка была непосредственно связана с доминированием Разума, который являлся интеллигибельным эквивалентом Логоса. Аналогом Логоса является мир идей Платона. Он понимает его как иерархически организованную систему, в которой идеи нижнего яруса подчинены более высоким ярусам. Его структура простирается дальше и выше, вплоть до Идеи на вершине иерархии, которая есть условие всех остальных и не обусловлена никакой другой. Чувственный, физический мир был не только подчинëн, но и заменëн миром мыслительных, рациональных абстракций. Судьëй в вопросах истины становится разум, а способом еë достижения – философия, средством же – логика. Дальнейшее развитие принцип логоцентризма получил у Аристотеля, а в лице Гегеля и Маркса системное, логоцентрическое, линейное и стратегическое мышление завоевало весь западный мир.
Триумвиратом в логоцентризме являются Слово, Закон (порядок), Разум. Если исходить из известного библейского постулата «вначале было Слово», то Слово из абсолюта в вербальном пространстве превращается в слово-символ, слово-образ, слово-знак, слово-фетиш. Положение слова в гносеологической сфере знания одновременно и скромное, и величественное. Скромное – поскольку во многом совпадает с обыденной речью, мнениями, заблуждениями, основанными на чувственных фактах, величественное, поскольку оно наделено высшим правом представлять, выражать и анализировать мышление. Логоцентризм выражает установку на господство одновременности мыслительных представлений в отношении к линейной последовательности словесных знаков5. «Мир слова» предстаëт в самых различных ипостасях. Слово объективирует мысль в культуре и одновременно создаëт возможность «увидеть» мысль, как видят вещи своими глазами. Первыми возможности «слова» использовали софисты. В своей онтологической независимости слово всеядно, оно открыто всему и готово ко всему6. Неслучайно риторика как искусство убеждения, используя возможность слова в V веке до н.э., становится подлинным «штурвалом» древнего грека. Однако логос не только слово, но и Закон (закономерность). Поэтому логос скрыт от большинства людей. Парадокс заключается в том, что с логосом, управляющим всеми вещами и людьми в том числе, они (люди) постоянно сталкиваются, не умея правильно распознать его. Об этом говорили Гераклит, Демокрит и другие античные философы. Логос есть выражение всеобщей закономерности, а в более частном виде, той, что объединяет мир и человека, а в человеке его тело и душу. И, наконец, логоцентризм, заменив первоначальное бытие чувственно живых феноменов мыслительными абстракциями, поставил перед философией проблемы знания во всей их нудительной силе. Если в натуралистической традиции проблема решалась через выяснение вопроса: «Что такое природа и последняя реальность физических вещей?», то в рационалистической традиции проблема решается через выяснение вопроса: «Что есть сущность?» и «Что есть природа бытия и познания?». Такой возвышенный рациональный смысл знание приобретает в философии Демокрита, Платона и Аристотеля. Именно они заложили интеллектуальную, рациональную традицию постижения мира. Знание они отождествляет с добродетелью, а невежество с пороком. Истинные ценности не те, что связаны с богатством, а те, что представляют истинное знание.
Можно сказать, что принцип логоцентризма является катализатором процесса, благодаря которому стало возможно открытие логики. Однако безграничная вера древних в познание и логос в широком смысле слова не оправдалась. Логос, в конечном счëте, не есть то, что способствует порождению любой разумной души, как думал Сократ, но лишь тех, что плодоносят. Для Сократа, знать – уже быть совершенным человеком. «Знаю хорошее, но влекусь к худшему», зафиксированное позднее Овидием, – уже другая проблема.
Рациональность Средних веков представлена «доктринами схоластов», и для научной рациональности имеет значение развитие формально-логической стороны познания. Таким образом, можно сказать, что доклассическая рациональность (античная, средневековая) характеризуется дедуктивистской направленностью. В ней научное знание представлялось в виде дедуктивно упорядоченной системы положений, в основании которой лежали общие предпосылки, истинность которых усматривалась исключительно «очами разума». Положения выводились из общих посылок дедуктивно, в соответствии с законами формальной логики. Главным характером зарождающейся науки становится созерцательно-теоретическая деятельность, а ее главным орудием – умозрение.
Когда мы обращались к генезису науки в пространстве античной философии, я утверждала, что все виды научного знания, известные этой эпохе – математические, астрономические медицинские, – были действительно научными, то есть они были представлены в систематизированной, упорядоченной форме и являли собой теоретический рационально-логический способ познания мира. И в этом заслуга принадлежит античной философии. Однако, поскольку в Древней Греции интеллектуальная деятельность (наука, философия) и практическая деятельность (ремесло) были социально дистанцированы, греческая и в целом античная наука, да и наука Средних веков не могла породить и реализовать потребность в технико-технологическом обосновании знания7.
Собственно говоря, даже математика имела довольно приблизительный вид, так как, строго говоря, люди этой эпохи не умели считать, разумеется, в том смысле, который мы придаем этой процедуре сегодня. Ведь не случайно Аристотель низводит математику с того пьедестала, на который ее водрузил Платон. У Аристотеля математика получает вспомогательную роль, так как она никоим образом не может быть применена к познанию реальности. Действительно, спроецировать математику на реальность очень сложно – где вы увидите треугольники, круги, параллелепипеды, прямые линии и другие геометрические фигуры и математические принципы. Поэтому, математика и в античности, и в Средние века применялась исключительно к познанию небесной сферы, но не земной.
Объединяющим принципом становятся не математические, не физические понятия (справедливости ради скажем, что в то время просто не существовало языка, на котором можно было бы их выразить), а понятия метафизические, для выражения которых язык был создан. Это знаменитые категории Аристотеля. Кстати, на мой взгляд, именно этим, то есть методологической и теоретической приложимостью метафизики Аристотеля, объясняется его популярность за пределами не только греческого мира, но и за пределами эпохи. Труды Аристотеля переводились на арабский язык, латынь, а у Платона такой чести удостоились лишь некоторые диалоги8. Популярность Аристотеля была обусловлена еще и тем, что его тексты средневековыми профессорами использовались для педагогической практики. По ним обучались студенты, начиная с логики и завершая физикой.
Таким образом, фундамент истинного знания о реальном мире, а следовательно, и рациональности составляют не математические построения (они очень приблизительные и не точные), а методологические, рационально-логические конструкции, которые легко доказать с точки зрения истинности или ложности. Средневековая научная мысль стала преемницей аристотелевской метафизики рационализма, и ее господство доходило до абсурда. Последователи Аристотеля не принимали даже очевидного, если это было не согласовано с его позицией или не было отмечено в его сочинениях9.
И все же Средние века не были «темной» эпохой, это было время, когда зарождались предпосылки научной революции XVII века, знаменующей собой, как говорят иные историки науки, рождение науки. Я (Н.Т. Казакова) – сторонник другой точки зрения. Наука зародилась в античности, а научная революция XVII века знаменовала собой другой этап в ее развитии – освобождение от метафизических пеленок, отделение от материнской философской опеки и обретение своего «собственного» статуса. Поэтому «продуктом» доклассической рациональности является такой феномен как «картина мира»10.
Картина мира является целостной системой представлений об общих свойствах и закономерностях Вселенной, с присущими ей способами конструирования и конституирования отдельных знаний в особую целостность.
Именно в таком понимании этот феномен формируется в античности. Можно сказать, что «картина мира» является тем феноменом, который иллюстрирует концептуальный «срез» мировоззрения в историческом измерении. Поскольку в социокультурном пространстве наряду с художественными, мифологическими, религиозными представлениями, имеющими образный характер, существуют и натурфилософские, метафизические представления, имеющие концептуальный характер, постольку как одни, так и другие не существуют сами по себе, независимо друг от друга. Их синтез дает такое специфическое духовное образование, как мировоззренческая картина мира, в которой субъекты общественного сознания получают возможность взглянуть на мир не только через призму своего времени, и не только «изнутри», но и «извне», как внешние, сторонние наблюдатели. Поэтому в структуре картины мира выделяется два уровня: образно-художественный и концептуально-теоретический.
В соответствии с этим можно сказать, что мировоззренческая картина мира дает представление о строении и развитии Вселенной в целом, с позиций господствующей в данном историческом отрезке формы рациональности. Частями мировоззренческой картины мира выступают конституирующие параметры исторических форм общественного сознания: искусство, мифология, религия, философия, наука.
В античной культуре сосуществовали мифологическая картина мира и космологическая картина мира. Космос как высшая абсолютная ценность выступал в качестве ядра, независимо от мифологических или философских приоритетов.
Разрабатывая мировоззренческую картину мира, философ начинал с того, что усматривал в образе жизни людей, в предметных измерениях культуры своего времени, в духовном опыте освоения мира человеком такие реалии, которым можно придать статус «миропорождающей», смысложизненной ценности и уже с этих позиций «создавал» образ или теорию в виде определенной мыслительной парадигмы. Именно поэтому основной и ведущей темой мировоззренческой картины мира античности является «идея рациональности». У Гераклита это Логос, у Демокрита – атом, у Сократа – искусство «диалога», основанного на диалектике понятия, у Платона – модель идеального умопостигаемого мира.
К IV веку до н.э. начинает доминировать натурфилософская установка, результатом которой явилась первая «донаучная» картина мира. Однако ее авторы, александрийский астроном Клавдий Птолемей, предложивший первую систематизированную модель мира, и афинский философ Аристотель, разработавший науку о природе – «Физику», по праву считаются учеными, опередившими свое время. Показательный факт. Физика Аристотеля преподавалась и изучалась во всех университетах Европы вплоть до Нового времени. А «Альмагест» Птолемея служил теоретической базой расчета движений планет и сохранял свое значение вплоть до разработки Коперником гелиоцентрической системы мира. Поэтому будет справедливым сказать, что геоцентрическую картину мира создали Аристотель и Птолемей. Согласно модели Птолемея в центре мира находится Земля. Она – неподвижна, но вокруг нее по круговым орбитам – эпициклам – движутся планеты, а центры эпициклов скользят по большим несущим кругам – деферентам. Земля расположена вблизи общего центра деферентов.
Это событие дало философии возможность критически осмыслить как наличные формы видения мира, так и возможность проектирования, моделирования новых форм мира. Философ более чутко способен реагировать на те процессы, на ту культурно-историческую реальность, в которой он существует, поэтому он скорее обнаруживает новые, ещë едва заметные тенденции, возможности самого человека, вытекающие из развития его сущностных сил. Философия даëт общее видение мира в его универсально-объективных характеристиках, пространственно-временных координатах бытия. Поэтому философская картина мира – система общих представлений, принципов, концепций, дающих на определенном историческом этапе знание о мире в целом. Внутри философской картины мира выделяются особые модели (картины), различающиеся способами и методами познания мира. Например, материалистическая картина мира, идеалистическая картина мира, метафизическая картина мира, диалектическая картина мира. Хотя античность является наиболее показательной в плане формирования предпосылок развития науки и научной картины мира, однако нельзя игнорировать и совершенно иную «картинку», «образ», которые выдвигаются на первый план в религиозной картине мира.
В Средневековой культуре происходит сложный процесс слияния мифологии, философии и религии. Какое-то время, в раннем Средневековье мировоззренческая картина мира представляла собой пестрое явление, но с появлением монотеизма побеждает теоцентрическая (религиозная) картина мира.
Рациональные аргументы в Средние века перестали быть социальной силой. «Гармония разумных сфер» античной картины мира сменяется какофонией апокалипсических пророчеств. Если античность выдвигает какую-то реальность как точку отсчëта для видения мира в процессе рационализации его основ, по сравнению с которыми все остальные носят производный характер, то Средневековье ограничивается библейской «схемой». Истина приобретает совершенно иной, сакральный смысл. Она дана человеку Богом, и еë не требуется соотносить с какой-то «подлинной» реальностью.
Итак, ядром «мировоззренческой картины мира» являются теории, концепции античности и Средневековья, основанные на определенном типе рациональности, которая и оказывает наибольшее влияние на развитие и функционирование научного знания вплоть до Нового времени.
|