Поиск

Глава 13

Письма из древности

Средневековая Сибирь осознает свою историю. Появляется письменная форма ее отражения, постепенно формируя сибирско-тюркскую (орхоно-енисейскую) традицию. Когда и в какой форме возникает в Сибири письменность? Как древние рунические надписи на каменных стелах погребений и святилищ постепенно приобретают свою системность, становясь общетюркским литературным языком?

На обширном пространстве Центральной Азии и Южной Сибири средневековье явилось целой эпохой рунического письма в тюркоязычных культурах. На этой огромной территории был распространен общетюркский литературный язык и существовала длительная письменная традиция. После падения империи жуань-жуаней, в середине VI века складывается мощная центрально-азиатская империя - Каганат тюрков, который простирался от берегов Каспия до Дальнего Востока. Именно с этим временем связывается появление первых древнетюркских самоописательных текстов. Они представляют собой надписи, сделанные древнетюркским руническим письмом на каменных стелах, которые входят в комплексы погребальных сооружений разных исторических деятелей, древних святилищ и других видов памятников этого времени. Первые сведения о существовании в Сибири неизвестной древней письменности связаны с неуемной любознательностью и предприимчивостью первых русских переселенцев. В середине и второй половине XVII века по всей Сибири, в районах, где проходили их пути, формировались целые ватаги бугровщиков - копателей древних курганов и собирателей различных предметов древности. Эти первые сибирские «археологи» своей бурной деятельностью по их добыванию и сбыванию пробудили небывалый интерес к сибирской старине не только в России, но и за ее пределами. По настоящее время европейские музеи изобилуют сибирскими археологическими древностями, поступавшими к ним еще со времен раннего русского освоения этого края. В начале XVIII века Петром I издается целых три указа о запрещении грабительских раскопок курганов в Сибири. А с созданием Кунсткамеры в 1718 году было предписано собирать все старинные вещи в ее фонды. Здесь же указывалось собирать и «камни с потписью».

Вездесущие бугровщики и аборигенное население до организации царским правительством научных экспедиций были основными поставщиками информации о древних памятниках для первых ученых - путешественников по Сибири. Среди них можно выделить образованнейшего человека своего времени Н.Г. Спафария. В 1675 году он возглавил русское посольство в Китае. По возвращении в 1678 году, он представил в Посольский приказ несколько географических трудов. Одна из них - «Книга, а в ней писано путешествие царства Сибирского от города Тобольского и до самого рубежа Китайского». Это был первый труд с описанием Сибири очевидцем. В нем Спафарий описывает свой двухдневный путь по Енисею от Енисейска до устья Ангары.

«А до большого порогу не доезжая есть место, утес каменной по Енисею. На том утесе есть вырезано на каменю неведомо какое письмо, и меж письмом и кресты вырезаны, так же и люди вырезаны, и в руках у них булавы... а никто не ведает, что писано и от кого» [99].

Таким образом, к началу первых академических экспедиций в Сибирь, организованных Петром, сведения о древних сибирских письменах уже имелись. Одну из первых таких экспедиций возглавил приглашенный Петром из Данцига молодой ученый Даниил Готлиб Мессершмидт (1676-1735), с именем которого по праву связывается зарождение сибирской археологии. В 1721-22 гг. в долинах Верхнего Енисея были открыты и пересняты (эстампированы) древние надписи на каменных стелах. Затем одним из его помощников, Страленбергом, они были опубликованы в 1730г. в Стокгольме. Немногим ранее другой западный исследователь Г.З. Байер, располагавший данными об этих письменах, попытался их идентифицировать, определив как кельтское письмо. В этом как раз усматривается сложившийся к тому времени в Европе стереотип аналогий известных сибирских древностей (особенно эпохи бронзы и раннего железа) материалам европейской кельтской культуры, существовавшей в 1 тыс. до н.э. Затем подобные надписи находят на каменных стелах Минусинской котловины, в Южных Саянах и только в последней трети XIX века- в Центральной Азии. Находки идентичных надписей в Монголии в XIX веке и их связь с китайскими переводами позволили отнести их к тюркам. Так исследователи вплотную подошли к поиску путей дешифровки тюркских енисейских и орхонских надписей. Первое прочтение древнетюркской руники связано с именами русского академика В.В. Радлова и известного датского филолога Вильгельма Томсена. Они прочли и идентифицировали два основных памятника с руникой, воздвигнутые в честь двух легендарных тюркских героев: Бильге-кагана и Кюль-тегина. Это позволило приступить к прочтению ранее открытых енисейских рунических письмен.

Таким образом, раннетюркские тексты принято разделять (хотя они имеют общую основу) на орхонские (табл. 3), связанные с памятниками Центральной Монголии, и енисейские (табл. 4), которые связаны с культурой другого тюркского государства - енисейских кыргызов.

Таблица 3

Орхонский алфавит по рукописным записям
из Восточного Туркестана (по И.Л. Кызласову)

Таблица 4

Сравнение южно-енисейского (Ю) и енисейского (Е) алфавитов
(по И.Л. Кызласову)

Все тексты орхонских письменных памятников содержат эпическую идеализацию героев. Изображенные здесь исторические личности - это реально существовавшие правители и военачальники. Это история становления и укрепления восточно-тюркского каганата. И.В. Стеблева отмечает: «Описание исторических событий не является единственной целью авторов орхонских сочинений, история служит только фоном для создания образов героев тюркского народа и их прославления» [100].

В отличие от орхонских текстов, где эпитафийная часть изложена от лица другого человека, енисейские эпитафии обращены к читателю от лица самого погребенного. Основная цель эпитафий - передать сожаление умершего о том, с чем он расстался в жизни. Енисейские эпитафии искусно выражали глубокую скорбь. Тексты в этих памятниках исполнены подлинного лиризма, выраженного как интонационными средствами, так и с помощью поэтической изобразительности. Разнообразие средств поэтической изобразительности (эпитеты, метафоры, аллегории, сравнения и другие формы) как в орхонских, так и в енисейских текстах показывает законченность их художественного стиля. И как полагают исследователи, они были подвержены длительному влиянию фольклорной и литературной традиции, начиная с VI века, то есть со времени становления тюркского каганата (рис. 28).

Рис. 28. Типы рунического письма:
1 - второй восточно-тюркский каганат; 2 - уйгурский каганат;
3 - Древнехакасское государство (по И.Л. Кызласову)

В картине становления древнесибирской письменной традиции интересны и заслуживают особого внимания исследования монгольского шаманства. Монгольский академик Б. Ринчен, исследуя древнемонгольские шаманские тексты - «священые писания», еще сохранившиеся в современной Монголии, несмотря на беспощадное их истребление ревнителями новых культов и верований, усматривает вполне определенные связи письменных традиций бурятов с общемонгольским письменным языком писарей - «бишешинов». Бишешины, несомненно, знали раннее монгольское письмо, их тексты еще в начале уходящего столетия можно было встретить в старых бурятских семьях выходцев из Монголии. Более того, эти тексты были найдены и в ряде других районов Сибири, и далее - вплоть до Волги. Священные писания древнемонгольских и, видимо, сибирских шаманов представляли собой «молитвенные книги», в которых записаны были тексты гимнов, молитв и обращений к божествам шаманского пантеона и духам предков. В них регламентировались обряды и ритуалы возлияний и жертвоприношений. Многие из них были посвящены обращениям к Будде с тем, чтобы в глазах буддийских монахов и проповедников представить тот или иной текст или ритуал «правоверным». По данным этнографов, древнемонгольская письменная традиция сохранялась у бурятов еще в начале XX столетия.

Например, миф о Хухоодэй-мерген, широко известный не только у монголов, но и среди бурятов, алтайцев и тувинцев, был зафиксирован в официальных монгольских канцелярских текстах XIII-XTV веков. Хухоодэй-мерген - божество грома, молнии и дождя, усмиритель злых духов. Во времена невзгод его можно было увидеть и обратиться за помощью в зимнюю ночь, когда он появлялся в созвездии Ориона в образе великого охотника-покровителя. Этот миф появился еще в раннюю пору монгольского шаманизма, и связано это было, как полагает Б. Ринчен, с проникновением через Древнюю Бактрию известного древнегреческого мифа об Орионе. Необходимо отметить, что связь охотника-покровителя с этим созвездием являлась одним из самых распространенных мифологических сюжетов у сибиряков-охотников.

Орион, по одной из греческих мифологических версий, был великаном-охотником. За то, что он обесчестил Меропу. которая являлась дочерью царя Хиоса. Энопиона, орион был ослеплен. Посейдон дарует слепому возможность ходить, и тот по волнам, через море. переходит на остров Лемнос. Оттуда орион попадает к Гелиосу, лучи которого вернули ему зрение. Сестра Гелиоса. Эос, полюбила Ориона, за что он был и убит разгневанными богами стрелой Артемиды. Боги превратили Ориона в созвездие, находящееся рядом с созвездием Плеяд. Видимо, трагический образ античного греческого великана-охотника доходит до Сибири и довольно прочно внедряется в мифологическую картину древних сибирских охотников.

В алтайских легендах созвездие Ориона связывается с мифическим героем - богатырем Конджигеем.

Согласно одной из них. богатырь Конджигей вдруг захотел перестрелять всех зверей на земле. Он уже перестрелял все живое, что его окружало. Осталась одна маралуха с двумя детенышами, и он погнался за ней со своими собаками. Одна из собак догнала маралуху и стала хватать ее за ноги. Конджигей спешился и. как это делают алтайские охотники, стал бегом догонять животное, на ходу сбрасывая с себя шапку. Догнав, он выстрелил. Стрела пронзила маралуху и вышла окровавленная. Бог проклял Конджигея за то, что он пытался истребить всех животных на земле, и превратил его в звезду.

Другой охотник, Когельдей. также без сожаления истреблял зверей, не оставляя в живых ни одного встречного. Перебив множество животных на земле, он поднялся в устюгу орон (верхнюю область) с тем. чтобы там продолжать истребительную охоту. Кудай (бог) для его испытания создает трех уч муйгаков (маралух). Когельдей погнался и за ними. Лошадь его устала, и он бросил ее. Его собака, догнав, начала хватать маралух за бабки ног. Когельдей выстрелил. но первый раз промахнулся. Во второй раз стрела прошла через тело зверя и вышла окровавленной. Обе стрелы теперь видны на небе в виде звезд.

Бог проклял Когельдея и обратил его в небесную звезду.

Когда же возникает письменность в Сибири (табл. 5).

Таблица 5

Знаки проторунического слогового письма - предка орхонской и енисейской письменностей (по И.Л. Кызласову)

Думается, ответ на этот вопрос необходимо искать в истории шаманизма. Как уже мной отмечалось, сибирское раннее средневековье - это не есть время начала формирования шаманизма как духовного института культуры средневековой Сибири. Шаманизм в это время переходит в другую (черную) ипостась своего бытия. Вся его предшествующая (белая) история, начиная с сибирских цивилизаций эпохи бронзы и раннего железного века, не менее институциональна. Здесь основная философская идея связи Неба, предков и человека была направлена на формирование и сохранение этнического и культурного самосознания. Она выражалась в форме всеохватной идеологии, проводником которой могла служить только организованная система жрецов-шаманов. Вспомним хуннского шаньюя Модэ; в его лице объединялись как власть, так и верховный жрец - шаман. Эта всеобъемлющая и организующая культуру система не могла эффективно существовать только посредством устных коммуникативных форм. Очевидно, что на таком уровне культура не могла не выработать формализованной знаковой системы для обеспечения связей как в ней самой, так и в межкультурном диалоге. Например, тагарская цивилизация Южной Сибири в VIII-II веках до н.э. просто не могла бы достичь того уровня развития материальной культуры и межкультурных связей, о которых мы знаем по памятникам и историческим источникам. Что характерно, несмотря на довольно длительные связи сибирских тагарцев с китайским миром в середине 1 тыс. до н.э., иероглиф культурами сибирских аборигенов так и не был принят. Прототюркской письменностью в сибирских культурах второй половины 1 тыс. до н.э., видимо, служила одна из разновидностей среднеазиатской письменной традиции, в частности бактрийской. Затем эпоха ранних кочевников привнесла в Сибирь рубежа нашей эры не только социокультурную неустойчивость аборигенных культур, но и неизбежность их дальних миграций с мест обетованных. Еще не окрепшая, а следовательно, не закрепленная в культурной памяти, дотюркская письменная традиция, вследствие этих эпохальных перемен, к первому столетию до н.э. полностью исчезает. В Сибирь приходит руническая письменность.

Ниже приводится подборка реконструированных стихотворных орхоно-енисейских текстов в переводе на русский язык*.

СКАЗАНИЕ В ЧЕСТЬ КЮЛЬ-ТЕГИНА*

1
Рожденный Небом, сам подобен Небу, я,
Бильге-каган*. теперь над тюрками воссел -
так слову моему внимайте до конца,
вы, сыновья мои и младшая родня,
народы, племена, крепящие свой эль*.
вы, беки* и ana*, что справа от меня,
тарканы* и чины. что слева от меня.

2
Народы токуз-огуз*. роды и беки,- все
прислушайтесь к тому. что я вам говорю,
и что скажу я вам, запомните навек!
Вперед - до тек земель, где солнечный рассвет.
направо - до земель полдневных, а затем
назад - до тех земель, где солнечный закат.
налево - до земель полночных - вот тот мир,
где подданных моих не счесть: все племена,
народы все собрал, сплотил. устроил - я!

3
Каган, в ком порчи нет. кто держит Отюкен*,
тот может удержать весь тюркский каганат.
Вперед водя войска до местности Шантунг*,
тогда едва-едва до моря не дошел,
направо к «девяти эрсенам»* я ходил -
тогда едва-едва в Тибет я не вошел.
Назад, преодолев Йенчу*, я подводил
к Темир-Капыгу" вплоть воителей своих,
налево - до страны Йир-Байырку ходил...
Вот сколько дальних стран я с войском достигал!

4
Не ведал Отюкен хорошей власти - мне
там было суждено создать свой каганат
из родственных племен и, в том краю осев,
соприкоснулся я с тобгачами* тогда.
Так щедро и легко дающий серебро
и злато, и шелка, большой народ тобгач
был мягок и учтив, речь сладкую имел,
ласкал того, кому дарил свои дары.
Прельщая добротой и роскошью меня,
народ тобгач смущал народы дальних стран -
они, прикочевав, селились рядом с ним и
чуждое себе перенимали там.

Далее автор с пятого по седьмой стих стремится внушить своим современникам и потомкам мысль о необходимости прочного союза тюркского государства. В стихах призывы и обращения к бекам и народу тюрков о том, чтобы они сохранили верность идеалам предков, способствовали возвышению своих каганов.

5
А кто остался там, где ты бродил, народ,
тот, умирая, жил, жил и умирал, живя.

7
Но так как Небеса благоволили мне,
но так как свыше мне счастливый жребий дан,
я, тюркский мой народ, твоим каганом стал.

Завершается Малая надпись в честь Кюль-тегина размышлениями и наставлениями героя у самой стелы, которая поставлена была у входа в его заупокойный храм.

8
Все, что я хотел сказать народу своему,
на вечном камне - здесь! - я высечь повелел.
Глядите на него. читайте письмена,
о беки и народ, отныне и вовек!
их, беки, как бы вы мне ни были верны,
все ж склонны ко греху и к заблужденьям вы!
Я вечный камень здесь поставить повелел
и резчиков привез тобчагских, чтоб они
на камень нанесли резьбу, и ни один
не исказил того. что я сказать хотел.
Я также приказал гробницу возвести,
покрыть ее резьбой снаружи и внутри -
украсить так ее, как принято у нас.
Мой царственный завет - сердечные слова
нести из рода в род велю вам: пусть войдут
они в народ он-ок* и племя тат*, и пусть,
о тюрки, пусть всегда средь нас они живут!
И если камень мой стоит еще в степи
на перекрестке троп и кочевых путей,
то именно затем, чтоб отовсюду он
был виден, утвердил его Бильге-каган.
Смотрите на него. вникайте в письмена.-
здесь вечный камень я на все века воздвиг!..
А надпись составлял и письмена писал -
Йолыг-тегин*, что был племянником ему.

СКАЗАНИЕ В ЧЕСТЬ БИЛЬГЕ-КАГАНА

...когда каганом я над тюрками воссел.
кто к смерти был готов, о жизни думать стал.
воспрянули тогда все беки и народ,
утихли мятежи, установился мир.

Далее автор приводит основные события героического правления Бильге-кагана, которые сводятся в целом к военным походам и победоносным сражениям.

Тогда же я ходил к тюргешам, одолев
Алтунскую тайгу и перейдя иртыш.
Напал я на врага врасплох, когда он спал.
Тюргеши налегли, как буря и огонь.
жестоко с войском их мы бились при болчу...

И еще один из ведущих орхонских памятников рунической письменности, авторство которого связывается с самим усопшим Тонь-юкуком, являвшимся, как видно из текста, советником и полководцем Бильге-кагана*.

Я, мудрый Тоньюкук, воспитан с детства был
В обычаях земель, где жил народ тобгач,
а он тогда себе всех тюрков подчинил.
Но тюрки, отделясь, смогли закон и власть
и хана обрести,- а волею судьбы,
тобгачам подчинясь. вновь потеряли все.
Сказало Небо им: «Я хана вам давал -
вы, хана потеряв, себя не сберегли...» -
и погубило всех. кто рабство предпочел.
Так тюрки-сиры все изчезли: в их стране
ни мужа не сыскать, ни племени его.
┘┘┘
Кагану так сказал я, мудрый тоньюкук.
Он выслушал меня и повелел: «Веди
войска мои туда, куда замыслил ты!»
Я переплыл Кек Онг и в Отюкен вступил.

Нам Небо помогло - мы одержали верх...

В орхонских и енисейских текстах изложение событий ведется от лица самого погребенного. В них рассказывается о некоторых, очевидно наиболее важных событиях из жизни усопшего. В 1891 г. Д.А. Клеменцом были найдены древнетюркские письмена на берегах р. Барык (левый приток р. Улуг-Хем, Верхний Енисей). Первый перевод был сделан В.В. Радловым в 1895г.

БАРЫКСКОЕ ПИСЬМО (перевод В.В. Радлова)
Йегин Алп-Туран* - это имя мое,
его я по праву героя ношу.
Тридцати лет от людей отделился -
с властью бека своей и родней разлучился.
Кюни Тириг*, в три года я остался без отца.
Мой старший брат Кюлюг-тутуг* воспитывал меня.
Не знал я горя, а теперь от жен в жилище их
и от сестер моих родных ушел навеки я.
Был я сын Байна Сайгуна*. назывался Кюлюг Чур*.
вырос я. не зная горя.- вот оно и подошло:
солнцем в небе и народом на земле не насладился -
и от жен. и от любимых сыновей я отделился.

В 1886-1888 годах на территории современного города Туран (Тыва) вначале И.Г. Фунтиковым, а затем И.Р. Аспелиным были найдены тексты раннетюркского времени, которые впервые были прочитаны и переведены В.В. Радловым в 1895 году.

ТУРАНСКОЕ ПИСЬМО (перевод В.В. Радлова)

Жены мои - о. горе! - все мои сыновья,
вами не насладился, от вас отделился я.
Горе! - мои наложницы, родичи и друзья.
поясом золоченым перепоясан я.
Элем своим божественным не насладился я.
Ото всего - о. горе! - теперь отделился я.
Горе! - Учин кюлюгу* жизненный вышел срок:
в зле своем божественном нынче я погребен.
Я шестьдесят три года жил - отошел теперь:
умер в Эгюк-Катуни* - в землю родную лег.
Элем своим божественным не насладился я.
Собственными и прочими милыми мне детьми,
ханом, простым народом племени Тюльбери*,
родичами по элю. вами. зятья. друзья,
жены, невестки - горе! - не насладился я.

На Енисее у поселка Означенное, что недалеко от Саяногорска, в 1786 году П.С. Далласом и Г.И. Спасским были найдены ранние рунические тюркские тексты, а в 1895 году они были переведены В.В. Радловым.

ЕНИСЕЙСКОЕ ПИСЬМО (перевод В. В. Радлова)

Я отделился от родни и жен.
Не в добрый час я был среди врагов.
Кюч-Кюль-тутук - я с миром разлучен.
Я нынче с элем разлучен и с ханом.
С конем своим и с золотым колчаном.
Мне было тридцать пять. герою, лет.
Эль Ынанчи ты знай, я верным был.
Пусть благоденствует наш славный хан!
Пусть здравствует мой родной народ!
Врагов моих не счесть, а я ушел...

Текст с озера Алтын-Кель

Потомок «Барсов», на земле людей
я доблестью своей не насладился.
Когда стрелял, то был героем я.
Когда приобретал, был сильным я.
Волк от волчат навеки отлетел.
Не покидай нас Барс!* О. горе нам!
Мы - от Умай*, мы - беки: испокон
мы воинами были средь мужей.
С собою не возьмешь ведь все свое:
упитанных коней и всех людей-
Обычаи, заветы, чем я жил,
Пусть не исчезнут с гибелью людей.
В честь доблести моей. благодаря
могуществу моей большой родни.
мне вечный памятник сооружен.
Нас, братьев, было четверо досель.
Нас сильный отдалил - о горе нам!
Ушел наш барс шестидесяти лет.
Зовите ланей* плакать и рыдать:
Он разлучился с нами. - горе нам!
И десять месяцев* утробных я
и все другие - ради эля жили.
Печалься, мой народ, громя врагов.
Я умер - горе! - но погиб в бою.

Я тяготы - большой верблюжий вьюк -
на братьев, чтоб несли, переложил.
Был воином отважным я,
был сильным мой народ.
Эрен Улугом* звался я и высоко носил
мужское имя: ведь я сам во всем героем был.
Был доблестен мой эль, могуч и воинством силен,
и потому народ всегда послушен хану был.
Но разлучился нынче я с людьми: в своих домах
остались жены, а в своих владениях - друзья.
Сынами и народами я не насладился, нет:
ведь отделился от живых я в тридцать восемь лет.

Мать десять месяцев меня носила, чтобы я,
родившись мальчиком, в боях великим мужем стал.
Четыре раза покидал божественный мой эль.
чтоб доблесть проявить свою - прославить свой народ,
Благодаря геройству, я с победою вошел
в Алтун-Капар* и совершил, что должно совершить.
Благодаря геройству, я сходил послом в Тибет -
с добычей и почетом я пришел, чтоб в землю лечь.

Анализируя орхонские и енисейские тексты, И.В. Стеблева констатирует, что в раннем средневековье на обширном пространстве Центральной и Средней Азии и Южной Сибири был распространен общетюркский литературный язык и существовала длительная письменная традиция. Она также отмечает, что разнообразие средств поэтической изобразительности как в орхонских (первая треть VIII века), так и в енисейских (не ранее VII века) текстах показывает законченность их художественного стиля. Поэтому можно предположить, что они испытали влияние длительной фольклорной и литературной традиции, начиная, по крайней мере, с VI века, времени становления Тюркского каганата. Не исключено также, что основные тенденции этой традиции сложились еще раньше.

Исследования этнической истории народов все настоятельней ставят перед историками задачу поиска истоков их этногенеза, поиска этнического субстрата. И здесь очень важно иметь возможно полную модель культуры определенного этноса, пусть даже средневекового, с тем, чтобы эта модель (система) могла углубляться во времени при исследовании более древних культур, если на это имеются основания. Ряд исследователей ранней сибирской истории, в частности Л.П. Потапов, усматривают возможность генетической связи некоторых этносов средневековой Сибири с носителями культур скифо-сарматского времени. В предшествующих главах книги мы попытались проследить, как в культовой символике многих средневековых народов находят отражение не только универсальные архетипы и мифологические сюжеты, но и древнейшие пласты духовной культуры конкретно определенной этнической общности, хотя их разделяла целая эпоха Великого переселения народов, эпоха порой необъяснимых этнических миграций не только в Сибири, но во всей Евразии. Хуннское время заложило основу формирования современной этнической карты всей Сибири. Хуннская этническая среда, по мнению многих исследователей, являла собой единство тюркских, монгольских, енисейско-кетских и других этнических элементов. Например, далекие исторические предки современных алтайцев и тувинцев - племена теле - вышли из хуннской среды, что получает подтверждение не только в китайских письменных источниках, но и в мифологических традициях, проливающих свет на генетическую связь ряда ценностей и ценностных ориентации в процессе культурогенеза этих народов.

Каждая из культур Древней Сибири, рассмотренных в этой книге, характеризуется специфическим набором источников (текстов), в которых преобладают те или иные языки и коды. Некоторые из них могут быть выведены из общих закономерностей мифологического мышления, особенностей мировоззрения. Другие- определяются особенностями лишь конкретной культуры. Особенно важным, с точки зрения автора, является поиск принципов и возможностей соотнесения локальных, свойственных сибирским культурам, текстов (самоописания, самосказания) с иноописательными текстами. Существовавшая скифо-сибирская, а затем и хуннская устная традиция со свойственными им содержанием и особенностями не могли не найти отражения в китайских письменных источниках. Археологические данные в настоящее время достаточно убедительно свидетельствуют о диалоге культур скифского и более позднего времени со Средней Азией, Востоком и другими сопредельными районами, свидетельством чему являются материалы таких памятников, как Пазырык и Аржан. И здесь, на первый взгляд, отсутствие прямого совпадения в мотивах, сюжетах или общей семантике - еще не повод для отрицания диалога или других форм связей культур. В частности, приведенный мной выше пример, связанный с дворцом Ли-Лина, может быть доказательством мысли, что вся имеющаяся совокупность данных о нем связана как с хуннской устной мифологической традицией, так и с древнекитайскими иноописаниями.

В архаическом сознании творение мира понимается как начало времени и пространства. Рассмотренные выше мифы трактуют время как бесконечное чередование определенных начал. Мифическое время-пространство обладает определенным набором актуальных явлений, свойств, качеств. Их проявление, разворачивание и изменение составляют суть содержания мифов. С этой точки зрения важно проследить, как идея творения мира или какая-либо другая реализуются в доступном для исследователя мифе через географическую, экологическую и другие особенности архетипов, их устойчивость или, наоборот, «размытость». Например, древнетюркская мифология также «знает» похожий сюжет о сотворении мира, смоделированный автором для тагарской культуры.

В известной надписи в честь Кюль-тегина отмечается: «Когда было сотворено вверху голубое небо, а внизу бурая земля, между ними (обоими) были сотворены сыны человеческие». Узловым сюжетом космогонических мифов народов Южной Сибири является создание первых людей на земле. Н.Ф. Катановым в 1892 году была записана легенда: «Есть священные (пай) березы, одна - мужчина (буквально: самец), другая - женщина. Эти две березы появились тогда, когда в начале мы родились от отца - Ульгеня и матери - Имай». Возможно, как полагают авторы книги «Традиционное мировоззрение тюрков Южной Сибири», это одна из самых архаичных хакасских легенд о происхождении человека и Вселенной (два дерева фигурируют как всеобщее ее выражение). Праматерь Имай была известна у всех тюркских народов, как божество плодородия, а в древнетюркское время она, вероятно, понималась как супруга божественного Тенгри. Таким образом, мифологическое первотворение мира - это не только время появления упорядоченного пространства, но и период переосмысления самого времени. Это явление выражается в древнетюркское время не только как словесная форма хождения мифа, она теперь закрепляется письменно и, с точки зрения автора, в основной своей идее (философии) продолжает мифологические традиции со скифского, а возможно, и более раннего времени.

Итак, добиться относительно точной идентификации каждого животного, растения, камня, огня, небесного тела или природного явления, наблюдаемых в мифе, ритуале или обряде, еще недостаточно. Необходимо также выяснить, какую роль отводит им культура внутри системы значений. Как показывают материалы, представленные на страницах этой книги, при вариативности (непостоянстве) основных элементов мифа или ритуала отношения между ними, как правило, всегда постоянны. В разных культурах одни и те же элементы могут приобретать разное значение, но, однако, произвольная, на первый взгляд, система идентифицированных образов при их целостном рассмотрении всегда выражает атропоморфную символику. Эта система касается, однако, только тех образов, которым можно было приписать эту антропологическую символику.