1.2.3. Истина философская и истина научная
Еще один важный принцип научного познания заключается в требовании достижения истинности результата познавательной деятельности. Как в гносеологии, так и в эпистемологии ведущей проблемой является проблема истины. «Что есть истина?» – в этом вопросе сосредоточена многовековая «мука» пытливых умов от безуспешности найти ответ, годный «для всех времен и народов». Возможно, поэтому Иисус Христос так долго и с таким сочувственным страданием смотрел на Понтия Пилата, задавшего ему этот вопрос, прежде чем ответить на него. Да и в самом ответе Иисуса: «Се человек» кроется намек на его невозможность. Когда вы прочитаете эти строки (прослушаете эту фразу) первое, что, по всей вероятности, удивит вас, просвещенного человека, – это их тривиальность. «Как, не существует ответа? – скажете вы, – А как же научные открытия?»
Действительно, хотя истина и не открывается сама по себе (как представлялось Платону), тем не менее, положение человека по отношению к познаваемому им миру далеко не так безнадëжно, как это, возможно, представлялось Иисусу31. Тем более, что ни философия, ни другие науки с таким положением не смирились. Вопрос «что есть истина?» ставился каждым философом, и, так как человечество еще с более древних времен, нежели библейская история, ищет истину, мы должны внимательно исследовать попытки выяснения ее сущности.
Для этого необходимо прежде всего зафиксировать значимость общеизвестной теории отражения для понимания самой важной (классической) концепции истины. В последнее время стали раздаваться голоса, которые утверждают, что процесс познания, понимаемый как отражение в нашем сознании объективного положения дел в мире, является неверным, что это якобы устаревшая концепция, которая должна быть отброшена как не соответствующая современному типу рациональности. Я с такими утверждениями решительно не согласна. Теория отражения продолжает оставаться наиболее точным выражением основного содержания познавательного процесса. Эту позицию я последовательно провожу как в преподавательской работе со студентами и аспирантами, так и в своих публикациях. Недавно на курсах переподготовки по истории и философии науки на философском факультете МГУ солидарную со своей точкой зрения услышала на лекциях по методологии научного познания от профессора В.А. Бочарова. Если основа моей позиции базируется на философских, методологических допущениях, то у В.А. Бочарова – на логических допущениях.
Конечно, процесс познания является чрезвычайно сложным и многомерным, а потому «втиснуть» его исключительно в рамки отражательного процесса невозможно. Разумеется, процесс познания не исчерпывается процессом отражения. Однако отражение выступает в качестве основной процедурной «единицы» познания, другими словами, в основе познания находится именно то содержание, которое фиксируется теорией отражения. В частности, профессор Бочаров сказал: «То, что теория отражения является главной формой выражения содержания познавательного процесса, я утверждаю как логик, который постоянно и непосредственно занимается отражательным процессом конкретно, с карандашом в руках. Причем это признают даже те, кто так неумно «катит бочку» на теорию отражения. В этом проявляется какая-то совершенно непонятная интеллектуальная слепота, которая вызвана, скорее всего, идеологическими соображениями, ибо теория отражения развивалась в марксистско-ленинской философии». Абсолютно согласна с такой оценкой отношения к теории отражения со стороны некоторой части нашего философского сообщества.
Поэтому наиболее существенной для науки является классическая (корреспондентская) концепция истины, восходящая еще к Аристотелю. Согласно ему сказать, что «существующее не существует или что несуществующее существует, значит высказать ложь, сказать же, что существующее существует, а несуществующее не существует, значит высказать истину». Иначе говоря, здесь истина понимается как «соответствие знаний с действительностью». В современной логике эта концепция была уточнена Альфредом Тарским32, а затем поддержана Карлом Поппером. Почему именно классическая теория истины имеет такое значение? Потому что целью любого познания является установление того, как реально устроен мир, каковы те явления и процессы, которые наличествуют в этом мире. С этой точки зрения именно классическая (корреспондентская) концепция истины как раз и соотносит наше знание о мире с тем, что имеет место быть в этом мире.
Прежде чем мы остановимся на каком-то определении, например, скажем, что истина есть адекватное отражение действительности, обратимся к авторитетным источникам. Заметим, что условием «авторитета» в данном случае является признание за каждым из ученых и философов права на общезначимость выражаемой точки зрения. Насколько это сложная задача, вы уже могли убедиться, когда в начале курса обращались к диалогу «Теэтет». Если помните, то в этом диалоге Сократ вместе с Теэтетом пытаются установить, как отличить истинное знание от неистинного и истинное знание от истинного мнения. Но как ум отличает истину ото лжи? Этот вопрос занимал английского философа XVII века Джона Локка, и он исследовал сферу человеческого познания и место истины в ней в работе «Опыт о человеческом разумении». «На мой взгляд, – писал он, – истина в собственном смысле слова означает лишь соединение или разъединение знаков (т.е. идей или слов. – Н.К.) сообразно соответствию или несоответствию обозначаемых ими вещей друг с другом. Это соединение или разъединение знаков мы называем «положением», («высказыванием») … Так что, собственно говоря, истина относится только к высказываниям. А высказывания бывают двух видов – мысленные (идеи. – Н.К.) и словесные (слова. – Н.К.), так же как двух видов бывают и наши обычные знаки, а именно идеи и слова»33. Далее Локк указывает, что такое понимание истины имеет строгий смысл, однако же встречаются истины и другого рода, как то: нравственные, метафизические истины. Причем интересно как он определяет метафизическую истину: «Метафизическая истина, которая представляет собой не что иное, как реальное существование вещей сообразно с идеями, с которыми мы связали их имена» (там же).
Что же получается, с одной стороны, истину нужно «открыть», но это возможно только тогда, когда мы сможем отделить вещи от слов, обозначающих их имена, необходимое от случайного, действительное от возможного, существенное от несущественного. Макс Борн – классик естествознания ХХ века, область научных интересов которого лежала в квантовой и релятивистской физике, как-то, правда, по другому поводу, сказал: «Я не верю, что путем логических рассуждений можно найти ответ на этот вопрос». Совершенно корректно это мнение можно перенести и на вопрос истины в научном познании. Обратимся к другому крупному ученому ХХ века. Так, английский математик Бертран Рассел по вопросу об определении истины выступал с завидной постоянностью в течение нескольких десятков лет (1906-1948). Математик и логик со всей очевидностью понимал значение философии для науки и значение философской проблемы истины для научного познания. Об этом говорят его работы, в которых он исследовал данную проблему: «Философские очерки», «Исследование значения истины», «Человеческое познание».
«С того момента, как я отказался от монизма, – писал Б.Рассел, – у меня не было сомнений, что истина должна определяться через некоторое отношение к факту; но каково в точности это отношение – должно зависеть от характера той или иной истины. Я начал с критики двух теорий, с которыми я радикально расходился: монизма и прагматизма.
««…» В монизме «истина» определяется через когеренцию: ни одна истина не является независимой от какой-либо другой истины, каждая, сформулированная во всей полноте и без незаконной абстракции, оказывается всей истиной обо всей Вселенной. Ложь, согласно этой теории, состоит в абстракции и таком понимании частей, как если бы они были независимыми целыми.
Существо моего несогласия с прагматизмом состоит в следующем: согласно прагматизму, убеждение следует считать истинным, если оно имеет определенные последствия; я же считаю, что эмпирическое убеждение следует считать истинным, если оно имеет определенные причины.
Мое собственное определение «истины», в этот ранний период, опубликовано в виде последней главы «Философских очерков». Впоследствии я должен был от него отказаться, потому что оно основывалось на том взгляде, будто ощущение есть по сути дела событие, имеющее относительный характер…. Я отказался от этой теории, потому что разуверился в «субъекте»… По этим причинам, выдвигая критику монистической и прагматистской теории истины, я должен был найти новую теорию, которая позволяла бы обходиться без «субъекта».
Эта теория сформулирована в «Исследовании значения и истины»… С точки зрения теории познания и определения «истины» важны предложения, выражающие верования. Истина и ложь принадлежат прежде всего верованиям и только производным образом – суждениям и предложениям. … Проблема определения «истины» поэтому состоит из двух частей: во-первых, анализ того, что имеется в виду под «верованием», и затем исследование отношения между верованием и фактом, делающего верование истинным. …Теория истины, развитая в «Исследовании значения и истины», является принципиально корреспондентской теорией; другими словами, предложение или верование «истинно» благодаря какому-то отношению к одному или большему числу фактов, но отношение это не всегда является простым и изменяется в зависимости от структуры рассматриваемого предложения и от отношения к тому, что утверждается к опыту»34. Прочитав эти строки, подумайте, насколько великому английскому математику удалось «избавиться» от субъекта в понимании того, что есть «истина».
Вопросы: «Может ли человек иметь истинное знание о мире, в котором живет? Может ли он познать мир, в соответствии с тем, каков он есть?» – остаются открытыми. Завеса над этими сложнейшими проблемами гносеологии была снята в русской философской мысли ХХ столетия. В.И. Ленин в работе «Материализм и эмпириокритицизм» продолжил разработку идеи марксистской философии о диалектическом характере природы истины как процесса движения мысли от относительного знания к абсолютному знанию. Поэтому истины как таковой вне познания объекта не существует, вещи сами по себе (вне познающего субъекта) не истинны, не ложны. Другими словами, вне отношений субъекта и объекта никакой истины быть не может. А, следовательно, характерной чертой истины является наличие в ней объективного содержания и субъективной формы выражения, т.е. адекватного отражения.
Субъективная сторона истины заключается в том, что она может быть выражена только посредством человека. В.И. Ленин правильно указывал, что «субъективная истина» – это бессмыслица. Итак, по содержанию истина объективна, а по форме выражения – субъективна.
Объективность истины означает, что истинное содержание человеческих представлений не зависит ни от человека, ни от человечества. Ленин, говоря об объективности истины «независимо ни от человека, ни от человечества»35, утверждал, что область истины – это область диалектики объективного и субъективного.
Как правило, различают конкретную, относительную, абсолютную истины. Конкретность истины – это зависимость истины от условий, места и времени, в которых явления существуют и развиваются. Истина всегда конкретна.
В понятие конкретной истины включается временное отношение субъекта с объектом. По изменению времени данная истина может потерять свою общезначимость. Давно уже существует философский тезис: «Научная истина всегда конкретна». Этот тезис имеет два следствия. Во-первых, конкретность научной истины означает, что любая гипотеза или научная теория, любое определение научных терминов (частнонаучных категорий) всегда имеют пределы своей применимости, в том числе и в пространственно-временной плоскости. Когда мы используем их вне этих пределов, мы рискуем получить ошибочный результат или ложную интерпретацию явлений. Развитие фундаментальных теорий преследует цель постоянно расширять эти границы, совершенствуя фундаментальные теории.
Во-первых, развитие научного знания в форме теорий всегда предполагает уточнение и увеличение объема наших знаний. Новая теоретическая или экспериментальная информация отвергает какие-либо ошибочные представления существующих теорий. Благодаря этому сужаются границы применимости уже существующих теорий. Во-вторых, новая информация позволяет дополнить позитивную часть прежних представлений новыми гипотезами и теориями. Они, в свою очередь, дают возможность расширять пределы достоверного знания. Постоянное развитие фундаментальной науки уточняет или отвергает существующие представления. В этом смысле научная истина есть процесс познания, который никогда не прекращается. Она фиксирована для каждого периода развития науки. Отсюда следует, что любое теоретическое представление, которое имеет абсолютную применимость (т.е. имеет безграничные пределы применимости) или же абсолютно неизменно по своему содержанию во времени, есть догма.
Относительная истина – неполное соответствие знаний действительности: знания, которые будут уточняться в процессе дальнейшего познания. Иногда относительную истину определяют так: это знание, где присутствует определенная доля не-истины (лжи, заблуждения). Например, движение Земли по отношению к Солнцу и движение по отношению к Земле.
Абсолютная истина в широком смысле слова – это полное соответствие знаний действительности. Исчерпывающее познание мира, к которому стремится наука. В узком смысле слова – констатация фактов: знание отдельных тенденций, связей, законов, то содержание относительных истин, которое не изменится в процессе дальнейшего познания. То есть абсолютная истина тождественна своему предмету, и поэтому она не может быть опровергнута при дальнейшем познании.
Кроме вышеуказанных форм истины существуют ещë другие формы истины. Следовательно, в отношении философской теории истины, вопрос может решаться о более или менее адекватном отражении действительности. И очень часто это «более-или-менее» адекватное отражение мира зависело и зависит от претензий философа или философской школы (направления) на знание о мире, как он (мир) есть сам по себе. Скажем, достаточно сравнить атомистическую картину мира античного философа Демокрита и картину мира его младшего современника Платона. Если и говорить об адекватности отражения, то его качественная характеристика будет относиться не столько к знаниям о самом мире, сколько к представлениям собственных (философа) «образов» этого мира.
Начиная с процесса «отпочкования» науки от философии (Новое время), возникает потребность в другом подходе к пониманию истины, а значит, и совершенно иной процедуры подтверждения теоретического (научного) знания. Конечно, неправильно будет утверждать, что с появлением экспериментально-опытных форм апробации знания логические утратили своë значение, просто они стали выполнять вспомогательную функцию в проверке истинности знания, а на первый план вышли внелогические.
Часто классической теории истины противопоставляется когерентная теория, согласно которой предложение считается истинным, если оно входит в состав непротиворечивой теории, то есть если оно выводимо из аксиом такой теории. Здесь истинность понимается как взаимная согласованность утверждений, их взаимная непротиворечивость. Такое понимание широко используется в геометрии, математике. Действительно, в геометрии непосредственно описываются свойства и устанавливаются отношения, справедливые для геометрических фигур, которые являются идеальными объектами. А потому, скажем, теорема Евклидовой геометрии, гласящая, что «сумма внутренних углов треугольника равна двум диаметрам», вовсе не относится к реальным геометрическим телам, допустим к треугольнику, нарисованному в тетради, а потому истинность этого утверждения нельзя проверить, соотнося его с материальным миром. Любая попытка соотнесения, т.е. практической проверки указанного в теореме свойства треугольника, например, измерение с помощью транспортира углов нарисованного чернилами или карандашом в тетради треугольника, закончится неудачей. И из-за погрешностей при измерении мы никогда не получим 180°, из-за того, что утверждения геометрии или математики относятся не к материальным объектам, а к идеальным. Таким образом, единственным обоснованием истинности такого утверждения является его выведение из аксиом. Как видим, когерентная истина явление немаловажное, но у нее есть существенный недостаток. Он заключается в том, что, взяв заведомо ложные утверждения о мире, мы можем построить внутренне непротиворечивую теорию, которая будет формально соответствовать критерию истинности. Хорошим примером такой теории является небесная механика Птолемея, несоответствие которой действительному миру было установлено только через тысячу лет. Правда, это не очень мешало астрономии развиваться36. Конечно, когерентная истина должна проверяться тем или иным способом на корреспондентскую истинность. Правда, чаще всего в этом случае проверяется не истинность отдельных положений теории, а вся теория в целом. Такой проверкой правильности евклидовой геометрии является ее широкое использование при построении технических устройств – мостов, самолетов и т.п.
Еще одной часто упоминаемой теорией является конвенциональная теория истины, согласно которой все наши знания есть не что иное, как результат принятых соглашений, т.е. конвенций об употреблении терминов. При анализе логических оснований философии науки мы убедимся, что определения сами по себе носят конвенциональный характер. Действительно, как мы объясним, почему, например, мы определяем линию таким образом, а не иначе, почему из конъюнкции предложения «р и р» следует именно р. Ясно, что это связано с принятием соглашения об употреблении данных терминов. Если мы примем другое соглашение, то разумеется, получим другие значения, а не те, что были до этого. Но это говорит лишь о том, что наши конвенции относятся не к самим операциям определения, а к языку, т.е. способу обозначения этих операций.
Наконец, последняя концепция истины – прагматическая теория, согласно которой предложение считается истинным, если оно ведет к успеху в нашей практической деятельности. Например, предложение «жирафы живут в Африке» соответствует прагматической истине, так как мы знаем, что наша экспедиция по поиску этих животных увенчается успехом, если мы поедем в Африку, хотя жираф вполне может обитать где-то поближе. Скажем, в зоопарке «Роев ручей» города Красноярска.
Методологическим (философским) положением для научной истины является допущение: если не существует априорных (врождëнных) абсолютных истин, а есть только результат или отражения, или презентации, или интерпретации объективной (субъективной) реальности, то проверка истины должна осуществляться путëм целенаправленного упорядочивания явлений, феноменов, объектов действительности путëм эксперимента (реального, идеального) или практической деятельности (производства).
Концептуальная, научная – истина, добытая наукой в целом; операциональная – о методах, средствах познания, может быть проиллюстрирована посредством органической связи философии и частных наук.
Связь философии и частных наук позволяет, с одной стороны, конкретизировать философские абстракции, а с другой – обобщить естественнонаучные факты до выявления мировоззренческих закономерностей. Всë это делает чрезвычайно важными многие аспекты развития естествознания и других частных наук для философии, и, в свою очередь, развитие философского вопрошания о мире – для конкретизации различных наук. Хорошей иллюстрацией последнего замечания может быть роль философии в осмыслении революционных изменений в естествознании конца XIX начала XX веков. В работе В.И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» даëтся философский анализ развития естествознания ХХ века. «Суть кризиса современной физики, – писал Ленин, – состоит в ломке старых законов и основных принципов, в отбрасывании объективной реальности вне сознания, т.е. в замене материализма идеализмом и агностицизмом»35. Законы классической механики большинством учëных рассматривались как всеобщие и фундаментальные, а когда на смену классической физике (механике) пришла квантовая физика, то она, в буквальном смысле, перевернула физическое мышление с ног на голову в вопросе верификации (проверки) физических и иных естественных теорий. Новые представления о материи, пространстве, времени, причинности потребовали принципиального переосмысления. С одной стороны, революция в физике показала сложный характер отражения реальности мира в сознании познающего субъекта, а с другой – прогрессирующая специализация и сегментация естественнонаучных дисциплин привели к распространению частичных, дробных представлений о тех или иных предметных областях, а следовательно, и к востребованности своего рода иной, «комплексной» истины, хотя, в пределах научного пространства большое распространение получили различные модификации истины по областям научного знания: естествознание, обществознание, человекознание и т.п. Нахождение такого рода истины есть конкретный процесс научного познания, в ходе которого истина устанавливается и проверяется, независимо от того, в каком предметном пространстве мы находимся: квантовой теории, космологии, биологии, химии и даже математики. Как известно, Рудольф Карнап наделял «чистую» математику таким же статусом, как и логику, то есть относил математику к теории возможных миров. «Законы логики и чистой математики, – писал он, – благодаря самой их природе не могут быть использованы в качестве основы для научного объяснения, потому что они ничего не говорят нам о том, что отличало бы действительный мир от некоторого другого возможного мира»37. Однако сегодня найдется не так уж много учëных, которые отнесли бы математику к теории возможных миров и отказали ей в праве дескрипции и презентации действительного (реального) мира.
Предметная истина – знания физики, химии, биологии и других наук. Предметные истины, как правило, имеют относительную форму. Достаточно сравнить эволюцию, например, физики, чтобы получить наглядную иллюстрацию этого суждения. Начало физическим знаниям положили античные мыслители Аристотель и Архимед. «Физика» Аристотеля содержит достаточно систематизированные представления о мире, выраженные в понятиях времени, пространства, движения, силы, момента силы. Великий математик и механик Архимед, младший современник Аристотеля (родился через полвека после смерти Аристотеля), известен как создатель статики и гидростатики. В отличие от последнего, опиравшегося на правдоподобное соотношение рассуждений с наблюдаемым миром, у Архимеда справедливость аксиом должна была обосновываться областью применимости и точностью предсказаний, доступных проверке. Известное всем выражение: «Дайте мне точку опоры, и я переверну весь мир» – не случайно приписывают именно Архимеду. Продолжателем и последователем Архимеда стал Галилео Галилей. Он сравнил механику Аристотеля, основанную на поиске правдоподобных причин явлений, и механику Архимеда, опиравшуюся на поиск простых математических аксиом, и, экспериментируя, установил независимость скорости свободного падения тел от их веса. В «Диалоге о движении», критикуя метод Аристотеля и применяя метод Архимеда в исследованиях природы, заложил основы физики Нового времени. Итальянский учëный строит механику по образцу геометрии Евклида: сначала вводит теоретические допущения, а затем выводит из них необходимые следствия. Г. Галилей сформулировал четыре аксиомы. В первой формулируется закон инерции. Движение тела, на которое не действует никакая сила, осуществляется по горизонтальной плоскости с постоянной по величине и направлению скорости. Вторая аксиома – свободно падающее тело движется с постоянным ускорением. Третья – свободное падение тел можно рассматривать как движение по наклонной плоскости при угле 90°, а горизонтальной плоскости соответствует закон инерции. Четвертая аксиома выражает принцип относительности. Галилей доказал, что траектория падающего тела отклоняется от вертикали из-за сопротивления воздуха, и в безвоздушном пространстве тело упадет точно под той точкой, из которой началось падение. То же происходит и при падении тела с мачты движущегося с абсолютно постоянной скоростью корабля. Однако же стоящему на берегу наблюдателю траектория падения тела будет казаться параболической.
Другой иллюстрацией предметной истины может служить мнение Михаила Васильевича Ломоносова, русского естествоиспытателя и философа. В работе «Элементы математической химии» он придавал большое значение философскому обоснованию конкретно-научных истин, в частности, физических, химических. Теорема 1. Истинный химик должен быть теоретиком и практиком. Доказательство. Химик должен высказывать все, что приводится в химии. Но то, что он доказывает, ему надо сперва познать, т.е. приобрести исторические сведения об изменениях смешанного тела и, следовательно, быть практиком. Это первое. Далее, он же должен уметь доказывать познанное, т.е. давать ему объяснение, что предполагает философское познание. Отсюда следует, что истинный химик должен быть и теоретиком. Это второе38.
Экзистенциальная истина – знание о духовно-жизненных ценностях и идеалах: любви, справедливости, добре, красоте, истине. В основе экзистенциальной истины лежит существенное различие структуры идеальных объектов и ментальных состояний субъектов, находящихся, с одной стороны, в пространстве этих идеальных конструктов, а с другой – живущих повседневной жизнью в реальном поле своей экзистенции. Основатель герменевтики, современный немецкий философ Ханс Георг Гадамер справедливо отмечал: «…дело не в том, что философия будто бы только сегодня начинает видеть в этом проблему… В нашей культуре, связанной с наукой, нарушена первичность вопрошания, здесь и лежит корень угрожающей ей проблемы александрийства, на которую я указывал выше. То решающее, что только и создает исследователя в науке, есть умение видеть вопросы. А видеть вопросы – значит, быть способным преодолеть замкнутый непроницаемый слой расхожих предубеждений (Vormeinungen), владеющих всем нашим мышлением и познанием. Настоящему исследователю свойственна способность преодолевать этот слой таким образом, что при этом вскрываются новые вопросы и становятся возможными новые ответы. Каждое высказывание имеет собственный смысловой горизонт, возникающий в проблемной ситуации (Fragesituation)…. Современная экзистенциальная философия вполне сознательно сделала этот вывод. Я напомню о философии коммуникации Ясперса, суть которой состоит в том, что обязательность науки кончается там, где достигнуты истинные вопросы человеческого бытия: конечность, историчность, вина, смерть, – короче, так называемые «пограничные ситуации»… Конечно, мне кажется, недостаточно сформулировать в противоположность понятию научной истины, которая является безличной, всеобщей и имеет обязательный характер, противоположное понятие экзистенциальной истины. Скорее, за связью истины с возможной экзистенцией, на которой настаивал Ясперс, стоит более общая философская проблема. Только здесь хайдеггеровский вопрос о сущности истины действительно вышел за рамки проблемной области субъективности»39. Таким образом, анализ сказанного позволяет заключить, что изначально истоком истины выступает соизмерение человека в бытии сущего.
Противоположным знанием и антиподом истины являются заблуждение и ложь. Это иллюзорное осознание реальности, знание, не соответствующее действительности (преувеличенное или преуменьшенное соответствие знаний действительности). Следует отличать друг от друга ложь и заблуждение: ложь – это преднамеренная неправда; осознанное продуманное и целенаправленное воздействие заведомо неправильных представлений в истину, а заблуждение не является преднамеренным. Здесь речь может идти о соотношении между философским и логическим пониманием истины. Логическая истина имеет отношение только к формальной структуре высказываний (суждений, умозаключений), они могут быть либо истинными, либо ложными. В философском же плане речь идëт о соответствии содержания нашего мышления объекту мысли. Итак, человеческое мышление по природе своей спо¬собно давать и дает нам абсолютную истину, которая складывается из суммы относительных истин. Каждая ступень в развитии науки прибавляет новые зерна в эту сумму абсолютной истины, но пределы истины каждого научного положения относительны, будучи то раздвигаемы, то суживаемы дальнейшим ростом знания.
Как проверяется достоверность истины? Некоторые философы полагали, что достоверность всего человеческого знания можно доказать методом их выведения из определенного числа всеобщих положений, истинность которых самоочевидна в силу их ясности. Противоречие им немыслимо. Но такой критерий истины очень слаб. Он не выдерживает критического анализа в ходе познания и проверки истинности всего знания. Также не может служить критерием истины чувственное наблюдение. То есть поиски критерия истинности знаний в самом знании не дали результатов.
К. Маркс заметил, что нужно найти такой критерий истины, который, во-первых, был бы непосредственно связан со знанием, определял бы его развитие и в то же время сам бы им не являлся; во-вторых, этот критерий должен был соединить в себе всеобщность с непосредственной действительностью.
Таким феноменом, по его мнению, оказалась общественно-преобразующая деятельность субъектов исторического процесса, или практика. Практика является критерием истины, правда, тоже не абсолютным. Проверка наших знаний, отделение истинных положений от ложных совершается практически. Ф. Энгельс в работе «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии» правильно сказал, что кантовской «вещи в себе» приходит конец, когда на практике производится что-то, как в случае с ализарином. Практика является хоть и не абсолютным, но все же достаточно серьезным критерием истины. Проверка наших знаний, отделение истинных положений от ложных совершается только в практике.
Вопрос о том, является ли каждый данный уровень практики абсолютным критерием истины часто ставился оппонентами материалистической философии. Ответ был, разумеется, нет, ибо практика сама развивается в процессе исторического развития человечества.
|