1.4.1. Общая характеристика
методологического арсенала науки
Методологический арсенал науки относится к сложному и противоречивому феномену научной деятельности. Во многом его наполнение определяется структурой как самой науки, то есть тех элементов, которые составляют ее сущность в качестве системы знаний, так и собственно научной деятельности, направленной на решение тех или иных познавательных задач.
В теме 1.1 мы уже отчасти касались этого вопроса, поскольку методы входят составной частью в предметную область философии науки. Однако в том контексте методы рассматривались как часть целого, то есть предметного пространства философии науки. Здесь же мы будем анализировать методологические основания научного познания, следовательно, методология в настоящей главе выступает в качестве целого, автономного образования.
В качестве основания для презентации методологии можно использовать как онтологические, так и гносеологические феномены. Онтологические феномены осуществляют «привязку» методов к объектам научного познания и нацелены на фиксацию их предметной специфики. Гносеологические феномены осуществляют «привязку» методов к предмету и референту научного исследования и нацелены на раскрытие их содержательной специфики. Именно в этом смысле между научной теорией (куда входят объект и предмет) и методом существует четкий водораздел. Научная теория как совокупность представлений об объекте и предмете является более широким научным образованием, нежели метод. Другим, менее общим, специальным признаком демаркации является правило: один предмет – один метод. Кстати, именно в такой методологической плоскости и формировалась философия науки позитивистского направления.
Итак, гносеологическим основанием методологии научного познания является «привязка» методов к структуре познания (метатеоретическом, теоретическом и эмпирическом уровнях познания) и формам научного познания1.
Моя позиция заключается в том, что в данном контексте нет особой нужды в дифференциации структуры научного познания. В неë имплицитно включены как формы познания, так и его элементы и процедуры. По моему мнению, демаркация между теорией и методом не является абсолютной, особенность гносеологического подхода заключается в возможности сближения теории и метода, когда теория может выступать методом, а метод – теорией2.
Таким образом, методологический арсенал науки невозможно свести к какой-то одной научно-исследовательской стратегии, так как вектором, определяющим направление научной деятельности, выступают различные элементы его структуры. Поскольку наш анализ зиждется на гносеологическом основании структурирования методологии, то необходимо сделать оговорку. Во-первых, сближение теории и метода, характерное для этой позиции правомерно лишь на метатеоретическом уровне научного познания и отчасти в общетеоретическом, когда философские принципы смыкаются с общетеоретическими (например, в философии системно-структурный подход и системный анализ в частнонаучном знании). Во-вторых, необходимо опасаться как слияния, так и размежевания таких составляющих, как теория, подход, метод.
Что такое теория, мы уже говорили во второй главе, по отношению к подходу она выступает более широким образованием. Таково же соотношение подхода и метода, последний уже, чем подход. В литературе (например, в учебном пособии «Введение в философию и методологию науки» Е.В. Ушакова) подход рассматривается как некоторое теоретическое предписание для конкретного исследования задач. Поэтому, являясь методологическим образованием, он включает в себя и теоретические установки.
В каких случаях следует использовать не метод, а подход? Во-первых, мы можем использовать подход, когда предметная область науки в методологическом отношении еще не сформировалась, а экстраполяция методов из других предметных областей невозможна по каким-либо причинам. В этом случае мы начинаем искать подходы к решению проблемы.
Во-вторых, поскольку подход менее директивное образование, нежели метод, то наряду с ним можно использовать и альтернативные подходы, то есть в научном познании множество ситуаций, когда исключена сама возможность применения какого-либо конкретного метода. Особенно уязвимо в данном отношении социальное познание, и единственным выходом из такой ситуации является применение процедуры синтеза нескольких методов. В своей докторской диссертации «Феномен игры в философии: методологический анализ» я использовала именно такую процедуру и апробировала, так называемый синтетический метод (подход).
И, в-третьих, так как подход шире метода, то в одном и том же пространстве можно использовать если не весь метод, то большинство его элементов3.
Таким образом, подходы в методологии являются более подвижной частью, особенно тогда, когда в науке господствует дескриптивная научно-исследовательская стратегия. Сама сущность описательного приема предполагает возможность применения большого числа имеющихся в резерве науки категорий, принципов, законов и тому подобных элементов теории. Однако здесь возникает сложность. Существует опасность смешивания дескрипции как особенности теории с описанием как элементом эмпирической методологии.
Различие простое: первая (дескрипция) имеет дело с описанием научных фактов, то есть тех, которые сформировались в пространстве самой теории, а описание имеет дело с опытными, экспериментальными фактами, еще не доведенными до процедуры дескриптивного обобщения. В прескриптивном типе научного познания (нормативном, жестко ограниченном предписаниями) область применения подходов намного уже, хотя и не исключается. Как правило, эти подходы сконцентрированы в метатеоретическом уровне научного познания. Так, например, Т.Г. Лешкевич спрашивает, чем радует нас современная методология. И отвечает: «…она предлагает такие технологии мышления, которые формируют требования инструментального уровня с главной задачей вычисления алфавита операций, и конструктивного, направленного на приращение содержания, получение того искомого нового. Это значит, что современная методология выступает как та достаточно устойчивая среда, в которой арсенал средств, методов, принципов имеется в наличии, готов к применению, и может быть изготовлен для каждого случая отдельно»4.
Таким образом, проблемная ситуация упирается в поиск методологического средства, лежащего как в субъективной матрице методологического пространства, так и объективной. Последнее замечание заставляет обратиться к общему парадигмальному пространству и теории, и методологии, общим атрибутивным признаком которой являются техника и технология мышления. Следует заметить, что они являются не тождественными, а пересекающимися понятиями, причëм величина области пересечения объëма понятия «техника» и «технология» не совпадает с величиной области пересечения понятия «мышление». Так как последнее понятие выполняет смыслообразующую функцию, обратимся к контекстуальной форме определения этого термина.
В первом случае, когда речь идет о «технике мышления», имеются в виду функциональные свойства последнего имени (т.е. мышления), а именно, рефлексивные. Техника мышления немыслима без навыков рефлексии относительно как собственной, так и чужой мыследеятельности. То есть такого способа интеллектуального вопрошания, который позволяет анализировать не только собственные мыслительные процедуры (формирование понятий, суждений, умозаключений), но и оценивать подобные аналитические способности других субъектов данной гносеологической ситуации, в том числе и выходящей за пределы этой «данности».
Во втором случае, когда говорится о «технологии мышления», акцент делается на векторе, определяющем алгоритм методики и методологии движения мысли по проблемной области познавательного процесса. В качестве такого вектора могут выступать и выступают методы познания. Поэтому мышление в технологическом контексте выступает как совокупность приëмов и способов решения когнитивной исследовательской задачи. Таким образом, область пересечения объëмов понятий «техника мышления» и «технология мышления» может быть определена как рефлексивно-дидактическая, а применительно к понятию «критическое мышление» как рефлексивно-критически-дидактическая.
Современная наука далеко ушла от эксплуатируемой и сегодня дескрипции (описания) реальности. Еë насущной задачей становится проблема отношения к еë (реальности) символическим манифестациям, и, как совершенно справедливо отмечает Т.Г. Лешкевич, принципиально важным сейчас оказывается учëт требований открытой рациональности, предполагающей огромные допуски интуитивного, ассоциативного, информационного и энергоинформационного начал4. Сегодня ни один более или менее серьëзный философско-методологический разговор не обходится без упоминания о новом направлении – эвристике, означающем поиск в условиях неопределенности. А поэтому и возникает необходимость расширения и обогащения категориально-инструментального аппарата современной методологии. Такие понятия, как куматоид, абдукция, бифуркация, флуктуация, диссипация, аттрактор, достаточно продуктивно используются не только в естественнонаучном, но и в социально-философском, социально-гуманитарном познании. Причëм последнее (социально-гуманитарное), имея дело, с одной стороны, с уникальным, индивидуальным и полисубъектным, а с другой – унифицированным, стандартизированным и интерсубъективным, оказывается в положении известного животного философа и логика средних веков Буридана («Буриданов осëл»). Если с этим все более или менее понятно, то возникают вопросы к месту самого метода в методологическом арсенале науки.
В нашей литературе существует две трактовки в понимании «метода». В широком значении методология включает совокупность методов и их изучение, а метод, в узком смысле, есть способ или средство обеспечивать решение характерной научной задачи. Поэтому в настоящем контексте мы будем использовать понятие метода в узком и в широком значениях.
В методологический арсенал науки входят приемы, средства, способы решения задачи не только в вышеназванных инструментах научного познания, но и процедуры, операции, выступающие вспомогательными методологическими инструментами научной деятельности. Поскольку научная деятельность по своему содержанию является очень сложным видом духовной практики, постольку в ее круг входят различные процедуры обоснования и проверки теоретических положений, разнообразные формы аргументации, убеждения, критики, защиты от критики и множество других. Бывают случаи, когда трудно или невозможно определиться со способами решения задачи, или даже случаи парадоксальной ситуации, когда научная деятельность не имеет однозначно характеризуемого и универсализуемого научного метода, все же научная деятельность управляется какими-то текущими регулятивными принципами и стандартами. И исследователь в такой ситуации ориентируется на эти стандарты. Они могут быть как метафизическими (философскими), так и физическими (ественнонаучными). Скажем, в научной картине мира, мировоззренческой картине мира методологические основания содержат в своем составе некие правила, которые и являются руководством к действию.
Проблема метода обсуждалась и обсуждается практически всеми философами и учëными, начиная с античности5, поэтому точка зрения, что методология как учение о методах исследования появляется только в процессе дифференциации научного знания и отделения от философии наук о природе и обществе, не может считаться безупречной. Прежде чем говорить собственно о методах, необходимо выяснить исследовательскую стратегию философского познания и в этой связи я предлагаю несколько тезисов для анализа данной проблемы. Первый тезис связан с необходимостью переосмысления общего методологического вектора движения исследовательской стратегии философии и науки. В современной методологии присутствуют, по меньшей мере, три тенденции еë развития. Во-первых, методологический анархизм – абсолютный отказ не только от какого-то универсального метода, но и от какой-либо методологии вообще. На первый взгляд, он достаточно убедительно обоснован в программной работе американского философа Пола Карла Фейерабенда «Против методологического принуждения». Анархистская теория познания современного американского философа и методолога науки получила большой резонанс в научном мире, так как абсолютизация одного метода действительно препятствует творческому мышлению как основному инструменту познания. Следовательно, по логике П. Фейерабенда, методологический монизм – абсолютизация права на истину каким-либо одним методом – оказывается, как правило, связанной с ограничением диапазона действия и поэтому неэффективной. И все же, методологический принцип анархистов от гносеологии – «всë дозволено» – может увести, и уводит исследователей далеко от науки в мистические и эзотерические области.
Во-вторых, методологический монизм, фундаментально представленный в трудах классиков марксистской философии, в своë время обогатил методологию и теорию познания материалистической диалектикой. Как сказал В.И. Ленин, оценивая вклад К. Маркса: «В «Капитале» применена к одной науке логика, диалектика и теория познания (не надо трех слов: это одно и то же) материализма»6. И всë же следует признать, что попытки марксистско-ленинской философии обосновать материалистический монизм в качестве универсального метода диалектического и исторического материализма увели философию от науки в идеологию. Разумеется, не всë в этих обвинениях можно адресовать родоначальникам марксизма-ленинизма. Справедливости ради стоит вспомнить предостережения Карла Макса, Фридриха Энгельса и Владимира Ильича Ленина своим адептам о том, что марксизм не догма, а руководство к действию. И, тем не менее, аргументы П. Фейерабенда «contra» универсализации монизма настолько же убедительны, насколько неубедительны его аргументы «pro» анархизма. Поэтому среди современных философов вполне оправданной является попытка освобождения от этих методологических ориентаций (анархизма и монизма), ибо в противном случае это приведëт философию к утрате конструктивности, научности, а, следовательно, и к некорректным оценкам и выводам в конкретных познавательных ситуациях.
И, наконец, методологический плюрализм есть параллелизм относительно автономных и даже противоположных друг другу методов как попытка смягчения категорического неприятия какой-либо методологии и создания условий для сосуществования различных методологических установок позволяет максимально расширить границы их применения, обоснования, проверки, что, собственно говоря, и обеспечивает плюралистическая методология. В той части отечественной литературы, которая некритически заимствует западную традицию философского вопрошания, складывается тенденция некорректного отождествления методологического анархизма и методологического плюрализма, с чем вряд ли можно согласиться. Мне кажется, что это опасная тенденция, так как она является провоцирующим моментом, который может привести к необходимости методологического выбора между «Сциллой анархизма» и «Харибдой монизма». Между тем методологическое пространство философии обладает огромным потенциалом, обеспечивающим расширение спектра еë инструментальных и, прежде всего, методологических возможностей.
Современное эпистемологическое пространство (под которым я здесь подразумеваю, конечно, научное познание в целом) имеет длительную историю, включающую процессы как дифференциации, так и интеграции знания. Дифференциация научного знания обусловила выделение наук о природе и наук о человеке и обществе (наук о духе) в качестве самостоятельных предметных областей отражения действительности. Соответственно такому членению проблемных пластов научного знания стали оформляться и методологические проблемы, решение которых имеет перманентно актуальный характер. Поэтому прежде всего необходимо выяснить исследовательскую стратегию философского познания, которая как раз актуализирует проблемы методологии естествознания, гуманитаристики и социальных наук. Как уже было показано выше, история науки и философии свидетельствует о множестве, возникающих одновременно, методологических концепций, между которыми зачастую возникают отношения конкуренции и взаимоисключения, ведь каждая из рассмотренных выше установок претендует на статус подлинно научной методологии. Сейчас, пожалуй, никто не будет отрицать, что сила научного знания заключена в методах, точнее методологии его получения, обоснования, проверки полученных результатов. Этот факт означает, что методология не является механическим отражением стиля (метода) мышления, другими словами, она должна стремиться не к воспроизведению внешних атрибутов интеллектуальной деятельности, а к выявлению внутренних еë закономерностей, что под силу только философской методологии.
В соответствии с этим особое место в заявленной теме занимает методологическая функция философии, которая, кажется, ещë не оспаривается ни одним даже предубежденным против философии человеком. Что же касается частных наук, то философский метод, будучи примененным в комплексе с другими методами, способен помогать им в решении сложных теоретических проблем. Нет, наверное, ни одной частнонаучной теории, которая обошлась бы без использования философских представлений об их объектах – будь то природа, общество или человек. Думаю, что в данном контексте следует рассмотреть соотношение (отношение) философской методологии и гносеологии, чем и была обусловлена необходимость «возвращения» к началу исследовательской аналитики. Значение методологии в научных исследованиях особенно велико. Ф. Бэкон не случайно сравнивал метод со светильником, освещающим путнику дорогу в темноте7.
|